Пандемия против больных детей: кто будет давать благотворителям деньги, когда у богатых они кончатся?

Пандемия коронавируса пришла в компании мощного финансового кризиса: он опрокидывает бизнес, рушит привычные уклады жизни и рискует задушить еще одну важную сферу жизни — благотворительность. Сколько фондов выживут после пандемии и кто будет им помогать, когда у богатых станет меньше денег? Об этом мы поговорили с вице-президентом Международной ассоциации детских фондов и первым заместителем председателя Российского детского фонда Дмитрием Лихановым.

— Дмитрий Альбертович, что сейчас происходит с фондами и в каком состоянии они выйдут из кризиса?

— За все фонды я говорить не стану — в России их больше 200 тысяч, и фонды все разные — большие и маленькие. Конечно, в ситуации, которая сейчас происходит в стране, все себя чувствуют плохо — денег стало меньше. Люди стали беднее. Больше безработных. Предвижу, что многим не на что будет содержать своих сотрудников, и они закроются. Наш Российский детский фонд насчитывает 68 отделений по всей стране — на себе чувствуем, как это тяжело: не ходить на работу, учиться делать дела удаленно. И, даже если есть деньги, приостанавливать некоторые программы.

— Например?

— Когда пандемия только начиналась и никто не предполагал, какие масштабы она приобретет, мы успели получить от «Норильского никеля» крупную сумму денег на программу «Звуки жизни» — реабилитацию глухих и слабослышащих детей. И вот у нас есть деньги, а сделать с ними мы ничего не можем, потому что дети, проходящие по этой программе, нуждаются в непосредственном контакте с сурдопедагогами.

Мы остановили программу «Мили доброты», по которой оплачивали транспортные расходы детям — границы закрыты, поездки внутри страны практически остановлены. Более того, у нас за границей остались дети, которых мы сейчас пытаемся вернуть в Россию. Один ребенок был на реабилитации в Греции, второй — в США. В Греции, слава богу, ситуация, вроде бы, положительно развивается: местная клиника предложила продолжить курс реабилитации, пока решаются вопросы с транспортировкой. В Лос-Анджелесе хуже: процедуры закончились, но семья не может вернуться в Россию. Для этого нужно из Лос-Анджелеса добраться до Нью-Йорка, а рейсы внутри страны закрыты.

— Как быть с теми детьми, у которых запланированы жизненно важные операции за границей?

— Думаю, что в течение двух недель клиники, особенно в тех странах, которые не сильно пострадали от коронавируса, придут к нормальной работе. В этом вопросе есть и другая проблема: что происходит с клиниками в России? А происходит ухудшение состояния детей с хроническими заболеваниями из-за того, что медицинский персонал мобилизован на борьбу с пандемией. Сегодня мне позвонил мой товарищ, глава одной из клиник в Москве, и сообщил, что они были вынуждены в течение двух дней выписать всех пациентов и переквалифицироваться в «чумной барак».

Я понимаю, что для лечения коронавирусных пациентов не хватает коек, не хватаем младшего и среднего медицинского персонала, которых в свое время сокращали нещадно вместе с больницами. Знаете, это уже, кажется в крови наших чиновников. Вначале создавать проблемы, а затем героически их преодолевать.

Но уже у тех людей, чьи болезни были запущены из-за того, что все медики сражались на другом фронте.

— Насколько мне известно благотворительность не включена в список пострадавших от коронавируса отраслей.

— Не включена, но вместе с тем было письмо Медведева к премьеру, в котором тот предложил меры социальной поддержки для НКО. Это очень хорошие меры, включающие и снижение налоговой нагрузки, и мораторий на аренду, и выплата зарплаты ключевым сотрудникам. Что ж, если государство поможет, мы будем, конечно, рады. Ведь наш фонд — из разряда системообразующих. Мы существуем больше 30 лет. У нас отделения почти во всех регионах. Пока что единственная крупная организация, которая уже предложила помощь фондам — это Фонд Владимира Потанина, который предлагает выделить до 10 млн рублей благотворительным организациям на так называемую институциональную поддержку: чтобы они смогли выплачивать зарплаты своим сотрудникам, покупать оборудование, оплачивать аренду. Это очень правильная и своевременная помощь.

— Была ли помощь от зарубежных коллег?

— Мы с 2015 года работаем с Китайским фондом детей и подростков по программе реабилитации детей с ДЦП. Во время пандемии мы обратились сразу же к нашим коллегам, буквально через неделю нам написала логистическая компания World Jaguar с предложением прислать маски. На следующей неделе мы ожидаем поставку, первую партию отдадим в Научный центр акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И.Кулакова— это огромный центр, где рожают и вынашивают детей женщины со всей страны. Мы уже знаем, что вирус может плохо повлиять на плод, если заразится мама, поэтому, конечно, поможем в первую очередь им. И вот буквально на днях мне позвонил наш посол в Пекине Андрей Иванович Денисов и сообщил, что новую партию масок для детских клиник готов передать Китайский МИД. С радостью примем их.

Интересно, насколько по-разному проявляют себя люди и даже страны в этой ситуации: китайцы, которые сами пострадали, находят в себе силы теперь помогать нам. В то же время наши «барыги» — я не могу назвать таких людей иначе — «ломят ценник». Когда решался вопрос с растаможкой масок, мы обращались в несколько московских компаний. Нам выставляли ценники в несколько тысяч долларов за растаможку груза. Извините за резкость, но на людском горе стричь купоны — это подлость высшей пробы. К счастью, есть и другие люди: когда я звонил в «Аэрофлот», чтобы узнать, помогут ли нам привезти груз, первый заместитель главы авиакомпании Владимир Николаевич Антонов ответил, что «Аэрофлот» привезет любой необходимый груз для нашего фонда. Надеюсь, и таможня не останется в стороне.

— Самоизоляция перевела страну в удаленный режим работы. Получилось ли реализовать какие-то программы онлайн-реабилитации, те же видеоуроки задействовать?

— Понимаете, больной ребенок — это совершенно о случай особый. Во-первых, на уроке всегда должна присутствовать мама. Во-вторых, не всегда физическое состояние ребенка позволяет заниматься удаленно. Ему требуются процедуры. Но ничего страшного, думаю, что через месяц-полтора это сумасшествие должно закончиться, тогда мы будем реализовывать свои программы, что называется, лицом к лицу. Если нет, значит, будем пытаться работать удаленно.

— Последние годы благотворительность в России стала трендом — это сильно транслируется через известных людей, лидеров мнений. Как вы думаете, после пандемии и кризиса этот тренд сохранится?

— Не уверен. Дела у мировой экономики настолько плохи, что люди будут сжиматься и думать о том, как накормить себя и семью.

— Тогда, возможно, благотворительность трансформируется во что-то иное?

— Безусловно, она будет существовать в более традиционном, евангельском, так сказать, смысле: люди будут давать деньги, потому что они сочувствуют. А если денег нет — принимать собственное участие, помогать человеческими ресурсами: сопереживать, содействовать, помогать, словом, делать всё, что требует сил, но не требует денег. Мир проходит состояние катарсиса, все напускное, ложное будет сметено эпидемией и забудется. В результате останется что-то настоящие, что будет двигать человечество дальше уже в обновленном состоянии. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.