«Мама, я, скорее всего, подпишу контракт. Тебе помочь надо, ребятишкам»: как мать ждет пропавшего без вести на Украине сына

От Оли вкусно пахнет духами — их запах похож на ароматы миниатюрной парфюмерии, что раньше лежала в каждом магазинчике. Были такие роликовые духи с золотыми крышечками. Сладкий шлейф тянется за ней по большому огороду у старенького дома и по двору детского сада, где она трудится нянечкой. Долго стоит в нагретой солнцем машине.

Возможно, Дима, сын Оли, не раз вдыхал этот аромат. Парень пропал без вести на Украине полгода назад во время боев в селе Мощун Киевской области. Его группа переходила через реку Ирпень. Всех, кто был с сыном Ольги, нашли погибшими. О Диме никаких данных нет. Когда он отправился на Украину, ему было 18 лет.

Маленькая Соня вся карамельная от солнца, смешливая и любопытная. Совсем не похожа на старшего брата. У Оли трое детей. Средний — Андрей, ему пятнадцать. Соне — девять.

Девочка сделала кошкин дом: отодрала с завалинки лист и запустила туда беременную Мурку. Каждый раз, когда кошка приносит, ей делают такой уголок — коробки она не признаёт. Теперь Мурка родила, и в темноте рядом с ней пищат четверо слепых котят. Соня их проверяет.

— Сама потом будешь шурупить, чтобы всё сделала, — Оля улыбается.

— Да пришуруплю я потом! Там два котенка глаза открыли!

У Сони длинные, очень красивые русые волосы и глаза прямо как небо. Она скучает по Диме. Сильно, говорит Оля.

— А Андрей особо не показывает, скромный у меня.

Дима помогал маме по хозяйству. Без него у Ольги стоит нечищеный огород и теперь «нет чушечек». Сын окончил девять классов, поступил в педучилище. Началась пандемия, дистанционное обучение, и он сдулся.

— Спать охота было. Но бросил и бросил. И потом пошел в армию, сразу же забрали, — рассказывает Оля. Просит не присматриваться к заросшему огороду и показывает коврики — так называют в народе цветы, которые украшают ее участок.

— Всё быстро произошло. Повезли в Белоруссию на учения, и сразу, как это началось 24 февраля, он мне крайний раз позвонил. Я говорю: «Может, вас туда не отправят». Он говорит: «Нет. А я бы туда съездил». Я отвечаю: «Я тебе поеду». Он у меня боевой. И всё... Не звонит и не звонит. Потом горячая линия, мне дали номера телефонов части: в списках погибших нет, выполняет боевые действия. А потом муж бывший [за это взялся], звонил и звонил постоянно. После с нами связался майор: «Ваш сын без вести пропавший с седьмого на восьмое марта». Сказали, где бой был.

С 6 марта, на 12-е сутки после отправки на Украину, матроса Дмитрия Лапина официально признали без вести пропавшим — так написано в справке.

Оля просила поискать его в госпиталях.

Она рассказывает спокойно — слова звучат заученными: прошло уже полгода, вся хронология выстроилась, эмоции подстерлись, это их свойство. Легко представить, как женщина рассказывает эту историю своим знакомым или коллегам в саду, методично повторяя факты по порядку: призыв, контракт через три месяца, учения в Белоруссии, Ирпень.

Ольге нужно рассказывать про Диму, потому что вербализация — это лекарство. Младшего Андрея уже не так просто будет отпустить служить по контракту, даже если в свои 18 он захочет. Это высокая цена за обещанные деньги и льготы, которые по-честному Оле и ее семье нужны.

— Проверяли наши российские госпитали, там проверяли — на территориях, которые уже под нашим контролем. Официальный ответ — «не находился на лечении», «не обращался». Мне в части сказали — остается только ждать. Я говорю: «Может, я во Владивосток к вам приеду?» Он там служил. «Ну приезжайте, будете в кабинете сидеть со мной ждать», — ответили.

Говорят, что службы работают, Диму ищет военная полиция. В июне ему исполнилось 19.

Парень хотел отправиться на Украину из юношеского максимализма, так Оля думает.

— Денюжку, наверное, наобещали.

Отец Димы, Андрея и Сони после развода платил «небольшие алименты». Но когда пропал старший сын, бывший муж Оли изменился, стал чаще бывать у детей. Он отчаянно стремился выяснить судьбу Димы и на этой почве смягчился ко всем.

— Поначалу он даже не интересовался детьми — как ты, что ты, ели они сегодня или не ели, топила ли ты печку. А вот сейчас, когда Дима пропал, он начал звонить, — объясняет тонкости семейных отношений Оля.

По Диме очень скучает дед Сергей, ее папа. Он всегда брал старшего внука на охоту и рыбалку, каждые выходные — вместе. После исчезновения первого внука подрядил с собой на вылазки среднего Андрея. Он такой же спокойный, как брат.

— Оставил после себя замену, — говорит Оля про отсутствие Димы. Но его отсутствие ничем не скрыть.

Гражданский муж Саша

После Оля потеряла Сашу.

С первым мужем они прожили 14 лет. С Александром познакомились в интернете и были вместе три года. Он погиб на вахте в Якутии, получил многочисленные переломы из-за падения бульдозера. Выбрался из кабины, сел и умер. Его тело привезли в цинковом гробу.

Саша был из Нерчинско-Заводского района и после знакомства быстро переехал к Оле.

— Доча сразу приняла — и она к нему, и он к ней. Он вообще ее любил. Работал вахтами, потом начал сезонами ездить. В конце января он уехал, 28 июня погиб. Он хотел 20 июля приехать домой на маленько. Отпускали их дней на 10, — вспоминает Ольга.

Александр работал в 700 километрах за Якутском в сторону Магадана, там планировали добывать серебро, брали пробы. Он показывал Оле фотографии оттуда — холод и синь.

— Он расчищал дорогу, за ним вслед уже ехала буровая. Мне сказали, что бульдозер опрокинулся. Сашу сидя нашли. Транспортировка [гроба] заняла почти две недели, на 13-й день его похоронили.

Оля не плачет. Она со своей беленькой короткой стрижкой на жарком солнце вся сияет. Просит ее не снимать. Но охотно обнимается, нежно и крепко. В Забайкалье для таких объятий есть слово «жалеться». У Оли большая семья. Папа, мама, две сестры родные и одна сводная, орава племянников.

— Мы друг другу помогаем.

Но если выйти с Олей в огород, то окажется, что у помощи есть границы — все со своими заботами. Мужа нет, Дима пропал. Остались двое подростков, кошка Мурка, четыре слепых крохи и зарплата в 20 тысяч рублей.

Крыша

Сначала Оля не хотела, а потом решилась привести к своему дому. Ураганом 30 июля снесло половину крыши — ее откинуло за забор, собирали обломки метрах в десяти от дома. Забор тоже весь покореженный, как после бомбежки. Профлист подняли, подперли, и теперь Оля думает, как ставить его обратно.

Деньги на крышу — 50 тысяч рублей — ей помогли собрать люди. Дарья Маркина, местный депутат и доброволец, опубликовала в «Одноклассниках» пост. Нужную сумму для Оли собрали за пару дней и уже 2 августа начали чинить — женщина наняла рабочих. Потому не хотела показывать дом, чтобы плохого чего про нее не подумали.

Даша — не только депутат, она была классной руководительницей Димки. Мир в Балее трещит от тесноты, все друг друга знают. Здесь людей объединяют общие беды: радиация и в целом довольно опасная экологическая обстановка (дома и вода заражены радоном, рядом с Новотроицком — захоронения монацитового песка, из которого успели в советское время настроить шлакоблочных двухэтажек, и в довесок превышение свинца, аммиака и других веществ). Прямо в городе добывают золото. Разными способами — моют, загрязняя реки, собираются выщелачивать с помощью цианида, по словам местных. Просто копают, и пыль от карьеров зависает в летнем воздухе причудливыми формами.

И вот еще ураган. После него приезжала комиссия оценить ущерб и уехала ждать Олиного звонка.

— Надо менять все столбы у забора. Мы посчитали — надо 14 столбиков, каждый столбик 300 рублей. Плюс прожилины. Профлист. Работы, — Оля трудится нянечкой в детском саду «Березка» — это в районе Балея, Новотроицке, и получает там ровно 20 тысяч рублей. Там же она работала сторожем, там же стирает, «и кем только в нём не была».

Ураган был сильный и, кажется, собирался Олю добить, но она держится вопреки. Как столбики старого забора или как ее горевший когда-то дом. Он был куплен на материнский капитал, когда родилась Соня. Сплошная гарь. Но как-то заделали всё, стали жить. Оля даже два окна на пластиковые поменяла.

— Я даже не поняла, что крышу снесло. Когда начался ураган, я стояла в сенях с племянницей. Девчонки, [Соня в том числе], были на площадке, на стадионе. Племянница побежала туда. Прибежала — их нет, девочки к бабушке зашли, догадались. Она прибегает обратно и говорит: «Оля, крыши нету». Я выглянула — и забора не было, и я сразу: «О, господи».

Ольга Лапина хочет уехать отсюда. Подальше. Хотя бы в центр Балея. На ее улице Золотой Сотни остались одни старики, а через дорогу стоит бывший дом — малюсенький и заброшенный.

Крышу нынешнего дома кроют рабочие — бывший муж не успевает помочь, он работает в электросетях, устраняет последствия после урагана.

Как быть дальше, Оля пока не знает.

— Детей в школу надо одевать, собирать — всё как дорого. <...> Сейчас начнут еще [золото] выщелачивать, пипец будет. Автобус тут ходит — и то не всегда, частенько не ходит. Очень даже часто. Пешком идем, где-то такси вызовем. Но детей в школу автобус забирает... Хотите огуречик? Надо помыть, — в этом году неурожай, но Оля срывает два покрупнее.

После обеда надо возвращаться в садик. По дороге Оля успевает рассказать про родных — у ее сводной сестры шестеро детей, и старший сын тоже был на Украине. Его тоже зовут Дима. Он вернулся домой.

В армию Олиного сына провожали как положено — всей семьей, собирали стол. Девушки у него не было. Только лес его притягивал и дедова охота с рыбалкой, так что невеста его не ждет.

— Я Диму, конечно, жду, — говорит Оля.

Если он вернется, хорошо бы в новый дом.